В Автово, выйдя из метро, мне захотелось перед работой выпить бутылочку пива, что бы окончательно поставить на место голову. Я пошел к ларьку, в котором работали мои знакомые, мой тезка Сашка и его сменщица Тамара. У них был недельный график. Сегодня была Тамарина смена.
— О-о-о… а ты откуда,- удивилась она, увидев меня с дыней в руках.– Ни как на работу приехал,- пошутила она, посмеиваясь.
— Да,- кивнул я, пропуская мимо ушей шутку.
— А дыня тебе зачем?
— На обед,- ответил я и попросил ее отпустить мне бутылку пива.
— Выздоравливай,- пожелала она, протягивая мне пиво.
А что может быть желаннее бутылочки холодного пива для человека мучимого похмельем? Не верьте тому, кто говорит, что «пивом голову не обманешь», это не так. Тому, кто не болел похмельем, этого не понять. Первая бутылка выпивается одним махом, ложится на грудь, как струя огнетушителя на огонь, гася душевный пожар. Вторая, уже не так спешно, глоток за глотком, закрепляет достигнутые результаты. Третья, возвращает человека в нормальное человеческое состояние, когда тот снова способен здраво мыслить и рассуждать.
После второй мне здорово полегчало. Голова окончательно прояснилась и стала соображать. Я стал осматриваться.
Что то в окружающей обстановке меня сильно смущало. Что именно, я понять не мог. Первое время смотрел по сторонам и гадал, что? Потом понял. Во-первых, не было грузчика. Время уже было одиннадцать часов, а он все не появлялся. А насколько я помнил, он ни когда не опаздывал. Не было такого случая, что бы он меня подводил. Это было странно. Во-вторых, не было ни одной газетной точки. Обычно они выставлялись очень рано, к шести утра и снимались только к десяти вечера, причем, в отличие от книг, работали в любую погоду, будь то дождь или снегопад. А сегодня их не было, что тоже кололо глаз. И в-третьих, что самое удивительное и непостижимое, с каждой минутой на улице становилось все темнее. Надвигались, явно, сумерки. Я стоял и недоумевал, не понимая, что происходит. «Почему нет грузчика? Почему не работает ни одна газетная точка? — А в Автово их было три.- И, главное, почему с каждой минутой становится все темнее и темнее?» Такая вереница неразрешимых вопросов стучалась мне в голову.
В конце концов, заподозрив, что то неладное со временем, я спросил у Тамары, который час.
— Двадцать три пятнадцать,- ответила та.
— Ско-ль-ко,- протянул я, обалдев.
У меня чуть челюсть не отвисла. Видя мою реакцию,- крайнее изумление, она удивилась сама и еще раз повторила:
— Пятнадцать минут двенадцатого.
— Так двадцать три пятнадцать, или пятнадцать минут двенадцатого,- еще раз, но, уже прося быть точной, переспросил я.
И тут, видно, до нее дошло, в чем дело. Она догадалась, что спьяну я перепутал день с ночью и вместо одиннадцати утра, приехал на работу к одиннадцати вечера. Заулыбалась, и, не оставляя ни каких шансов на двусмысленное толкование, однозначно сказала:
— Сейчас пятнадцать минут двенадцатого ночи.
— Пятнадцать минут двенадцатого ночи,- повторил я, не веря своим ушам.
— Да,- кивнула она, улыбаясь.
Ее ответ меня окончательно сразил. До меня, наконец, дошла вся комичность ситуации. Я не выдержал и разразился истерическим смехом, и, чтобы ни упасть от смеха и от охватившей меня слабости, присел на корточки, и уперся одной рукой о землю. Таких провалов со мной еще не было.
Наконец, высмеявшись, я вытер набежавшие на глаза слезы, выпрямился и коротко рассказал ей все, что со мной случилось. Как попьяне я перепутал сначала дни недели, потом, утро с вечером, как, проспав, укатил вместо Финляндского вокзала в Купчино, где купил себе на обед дыню, и вот, теперь, в двенадцатом часу ночи стою в Автово и жду грузчика, чтобы начать работать.
Выслушав мою исповедь, она взорвалась смехом, присела на корточки и долго, истерически, до слез хохотала, и все не могла поверить, что такое может быть. Что человек способен перепутать не только дни недели, но и время, утро с вечером. Но факты есть факты. Я стоял перед ней вполовину двенадцатого ночи с дыней в руках и давился вместе с ней смехом.
Наконец, высмеявшись, мы пришли в себя и переглянулись.
— Ну, что, тащи нож, не пропадать же добру,- сказал я, указывая на дыню.
Через минуту сочная мякоть пустила свой сладкий сок и побежала у нас по подбородкам. Торговка не обманула, дыня и вправду оказалась спелой и вкусной.
Насытившись, я вытер платком губы и улыбнулся.
— Эх, хороша дынька,- сказал я, посмеиваясь. Затем протянул остаток дыни Тамаре и сказал:- А это тебе.
— А мне-то она зачем,- не желая брать, отказалась она.
— А мне,- сказал я, глядя на нее.– За ночь сгрызешь,- и, не принимая ни каких возражений, положил ей дыню в руки. Затем простился с ней и пошел к метро, думая, что пора «с этим делом завязывать».
