Ворвался светом стих сквозь мутное стекло,
и комнат осветил углы немые.
Там растворил в тенях янтарное трюмо,
волной, пройдя по стенам и картине.
Пролился в дым хрустальных старых люстр,
огнем палящим чувственные веки,
признав в себе, что он, де, господин,
потомок благородных, внук великих.
В своем отечестве пророков он не знал,
страдая, узнавал реалий миги,
в слепом пожаре одиночества спасал
свои мечты и гегемонов книги.
Он образам, здесь слышным, подражал,
когда в толпе искал уединенья,
он Музы снова имя повторял,
во сне, в бреду, на грани отреченья.
Влекла сюда волшебной силы страсть,
сопровождая каждое движенье,
и помогала в воздухе витать,
и позволяла преклонять колени.
Но древних стен покой не вдохновлял,
свечей зажженных трепетные блики...
С тоской в груди он молча покидал
обитель грез, оракул бледноликий.
Крылом взмахнув, взлетел к вершинам скал,
где клекот птиц его призывно встретил,
на острый пик всей тяжестью упал,
мир равнодушный даже не заметил.